Владимир Владимирович Набоков Лолита
Скачать 4.24 Mb.
|
Содержание Привал зачарованных охотников |
| Это — «Лолита». Самая скандальная «история любви» XX столетия. Самое, возможно, совершенное произведение Владимира Набокова. Книга, в невероятной своей силе и необыкновенном своём изяществе взлетевшая над условностью морали и законами времени. «Ибо крепка, как смерть, любовь… и стрелы её — стрелы огненные». FB Writer, Yo v.1.1 — дополнительное форматирование оглавления, стихов; исправление опечаток — i_no_k v.1.2 — предисловие, послесловие, постскриптум; сноски; эпиграф; графика; попытка восстановления авторской орфографии — ©Jurgen™, апрель 2007 г. АСТ « В угоду старомодным читателям, интересующимся дальнейшей судьбой «живых образцов» за горизонтом «правдивой повести», могу привести некоторые указания, полученные от г-на «Виндмюллера» из «Рамздэля», который пожелал остаться неназванным, дабы «длинная тень прискорбной и грязной истории» не дотянулась до того городка, в котором он имеет честь проживать. Его дочь «Луиза» сейчас студентка-второкурсница. «Мона Даль» учится в университете в Париже. «Рита» недавно вышла замуж за хозяина гостиницы во Флориде. Жена «Ричарда Скиллера» умерла от родов, разрешившись мёртвой девочкой, 25-го декабря 1952 г., в далёком северо-западном поселении Серой Звезде. Г-жа Вивиан Дамор-Блок[3] (Дамор — по сцене. Блок — по одному из первых мужей) написала биографию бывшего товарища под каламбурным заглавием «Кумир мой», которая скоро должна выйти в свет; критики, уже ознакомившиеся с манускриптом, говорят, что это лучшая её вещь. Сторожа кладбищ, так или иначе упомянутых в мемуарах «Г. Г.», не сообщают, встаёт ли кто из могилы. Для читателя, рассматривающего Да простится сему комментатору, если он повторит ещё раз то, на чём он уже неоднократно настаивал в своих собственных трудах и лекциях, а именно, что «неприличное» бывает зачастую равнозначаще «необычному». Великое произведение искусства всегда оригинально; оно по самой своей сущности должно потрясать и изумлять, т. е. «шокировать». У меня нет никакого желания прославлять г-на «Г. Г.». Нет сомнения в том, что он отвратителен, что он низок, что он служит ярким примером нравственной проказы, что в нём соединены свирепость и игривость, которые, может быть, и свидетельствуют о глубочайшем страдании, но не придают привлекательности некоторым его излияниям. Его чудаковатость, конечно, тяжеловата. Многие его случайные отзывы о жителях и природе Америки смешны. Отчаянная честность, которой трепещет его исповедь, отнюдь не освобождает его от ответственности за дьявольскую изощрённость. Он ненормален. Он не джентльмен. Но с каким волшебством певучая его скрипка возбуждает в нас нежное сострадание к Лолите, заставляя нас зачитываться книгой, несмотря на испытываемое нами отвращение к автору! Как описание клинического случая, Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та. Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда: Лолита. А предшественницы-то у неё были? Как же — были… Больше скажу: и Лолиты бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил в одно далёкое лето одну изначальную девочку. В некотором княжестве у моря (почти как у По). Когда же это было, а? Приблизительно за столько же лет до рождения Лолиты, сколько мне было в то лето. Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы. Уважаемые присяжные женского и мужеского пола! Экспонат Номер Первый представляет собой то, чему так завидовали Эдгаровы серафимы — худо-осведомлённые, простодушные, благороднокрылые серафимы… Полюбуйтесь-ка на этот клубок терний. Я родился в 1910-ом году, в Париже. Мой отец отличался мягкостью сердца, лёгкостью нрава — и целым винегретом из генов: был швейцарский гражданин, полуфранцуз-полуавстриец, с Дунайской прожилкой. Я сейчас раздам несколько прелестных, глянцевито-голубых открыток. Ему принадлежала роскошная гостиница на Ривьере. Его отец и оба деда торговали вином, бриллиантами и шелками (распределяйте сами). В тридцать лет он женился на англичанке, дочке альпиниста Джерома Дунна, внучке двух Дорсетских пасторов, экспертов по замысловатым предметам: палеопедологии и Эоловым арфам (распределяйте сами). Обстоятельства и причина смерти моей весьма фотогеничной матери были довольно оригинальные (пикник, молния); мне же было тогда всего три года, и, кроме какого-то тёплого тупика в темнейшем прошлом, у меня ничего от неё не осталось в котловинах и впадинах памяти, за которыми — если вы ещё в силах выносить мой слог (пишу под надзором) — садится солнце моего младенчества: всем вам, наверное, знакомы эти благоуханные остатки дня, которые повисают вместе с мошкарой над какой-нибудь цветущей изгородью и в которые вдруг попадаешь на прогулке, проходишь сквозь них, у подножья холма, в летних сумерках — глухая теплынь, золотистые мошки. Старшая сестра матери, Сибилла, бывшая замужем за двоюродным братом моего отца — вскоре, впрочем, бросившим её, — жила у нас в доме в качестве не то бесплатной гувернантки, не то экономки. Впоследствии я слышал, что она была влюблена в моего отца и что однажды, в дождливый денёк, он лежомысленно воспользовался её чувством — да всё позабыл, как только погода прояснилась. Я был чрезвычайно привязан к ней, несмотря на суровость — роковую суровость — некоторых её правил. Может быть, ей хотелось сделать из меня более добродетельного вдовца, чем отец. У тёти Сибиллы были лазоревые, окаймлённые розовым глаза и восковой цвет лица. Она писала стихи. Была поэтически суеверна. Говорила, что знает, когда умрёт — а именно когда мне исполнится шестнадцать лет — и так оно и случилось. Её муж, испытанный вояжёр от парфюмерной фирмы, проводил большую часть времени в Америке, где в конце концов основал собственное дело и приобрёл кое-какое имущество. Я рос счастливым, здоровым ребёнком в ярком мире книжек с картинками, чистого песка, апельсиновых деревьев, дружелюбных собак, морских дней и улыбающихся лиц. Вокруг меня великолепная гостиница «Мирана Палас» вращалась частной вселенной, выбеленным мелом космосом, посреди другого, голубого, громадного, искрившегося снаружи. От кухонного мужика в переднике до короля в летнем костюме все любили, все баловали меня. Пожилые американки, опираясь на трость, клонились надо мной, как Пизанские башни. Разорившиеся русские княгини не могли заплатить моему отцу, но покупали мне дорогие конфеты. Он же, Я учился в английской школе, находившейся в нескольких километрах от дома; там я играл в «ракетс» и «файвс» (ударяя мяч об стену ракеткой или ладонью), получал отличные отметки и прекрасно уживался как с товарищами так и с наставниками. До тринадцати лет (т. е. до встречи с моей маленькой Аннабеллой) было у меня, насколько помнится, только два переживания определённо полового порядка: торжественный благопристойный и исключительно теоретический разговор о некоторых неожиданных явлениях отрочества, происходивший в розовом саду школы с американским мальчиком, сыном знаменитой тогда кинематографической актрисы, которую он редко видал в мире трёх измерений; и довольно интересный отклик со стороны моего организма на жемчужно-матовые снимки с бесконечно нежными теневыми выемками в пышном альбоме Пишона «La Beauté Humaine»[9], который я тишко́м однажды извлёк из-под груды мрамористых томов Лондонского «Graphic» в гостиничной библиотеке. Позднее отец, со свойственным ему благодушием, дал мне сведения этого рода, которые по его мнению могли мне быть нужны; зто было осенью 1923-го года, перед моим поступлением в гимназию в Лионе (где мне предстояло провести три зимы); но именно л е т о м того года отец мой, увы, отсутствовал — разъезжал по Италии вместе с Mme de R[10]. и её дочкой — так что мне некому было пожаловаться, не с кем посоветоваться. Аннабелла была, как и автор, смешанного происхождения: в её случае — английского и голландского. В настоящее время я помню её черты куда менее отчётливо, чем помнил их до того, как встретил Лолиту. У зрительной памяти есть два подхода: при одном — удаётся искусно воссоздать образ в лаборатории мозга, не закрывая глаз (и тогда Аннабелла представляется мне в общих терминах, как то: «медового оттенка кожа», «тоненькие руки», «подстриженные русые волосы», «длинные ресницы», «большой яркий рот»); при другом же — закрываешь глаза и мгновенно вызываешь на тёмной внутренней стороне век объективное, оптическое, предельно верное воспроизведение любимых черт: маленький призрак в естественных цветах (и вот так я вижу Лолиту). Позвольте мне поэтому в описании Аннабеллы ограничиться чинным замечанием, что это была обаятельная девочка на несколько месяцев моложе меня. Её родители, по фамилии Ли ( |
Похожие:
 | Владимир Владимирович Набоков Лолита Лолита Исповедь Светлокожего Вдовца Посвящается моей жене Любопытствующие могут найти сведения об убийстве, совершённом «Г. Г.», в газетах за сентябрь—октябрь 1952 г.; его причины и цель... |  | Набоков Лолита «Лолита» Книга, в невероятной своей силе и необыкновенном своём изяществе взлетевшая над условностью морали и законами времени |
| Набоков Дар «Владимир Набоков. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3» Набокова». Во всех возможных отношениях. Потому что в книге этой интеллектуальная и этическая трагедия русской эмиграции обнажена... |  | Крылов Иван Владимирович г. Владимир, ул. Юбилейная, д. 26, кВ. 126... Об обмене товара и возврате уплаченной за товар денежной суммы по договору купли продажи |
| Духовное голодание Писатель Владимир Корчагин. Кто из нас не зачитывался его книгами «Тайна реки злых духов», «Конец легенды», «Узники страха» Но Владимир... | | Путин Владимир Владимирович |
| Курс 1 Абрамов Владимир Владимирович Политологии | | Владимир Набоков Приглашение на казнь Но Цинциннату было не до разговоров. Пускай одиночество в камере с глазком подобно ладье, дающей течь. Все равно, он заявил, что... |
| Российской Федерации Путину В. В. Уважаемый Владимир Владимирович! | | Президенту Российской Федерации Путину В. В. Уважаемый Владимир Владимирович! |