Стивен Кинг Оно Стивен Кинг Оно часть I тень прошлого они начинают!
Скачать 16.59 Mb.
|
| Стивен Кинг Оно Стивен Кинг Оно ЧАСТЬ I ТЕНЬ ПРОШЛОГО Они начинают! Совершенствуя форму, Цветок отдаёт своих лепестков многоцветье щедро солнцу, Но пчела пролетает мимо, И они утопают с плачем в перегное. Можно назвать это плачем, Что дрожа проплывает над ними, А они увядают и гибнут. Уильям Карлос Уильямс «Патерсон» Вырождение в городе мертвеца Брюс Спрингстин Глава 1 ^ (1957 год) 1 Ужас, продолжавшийся в последующие двадцать восемь лет, — да и вообще был ли ему конец? — начался, насколько я могу судить, с кораблика, сделанного из газетного листа и подхваченного дождевым потоком, который унёс его вниз по водному жёлобу… Кораблик кружился, переворачиваясь, уходил под воду и снова всплывал, устремляясь вниз по Витчем-стрит по направлению к светофору, который регулировал движение между улицами Витчем и Джексон. Все огоньки светофора были тёмные в эти дни осени 1957 года, так же, впрочем, как и дома. Дожди не прекращались уже неделю, а два дня назад начались ещё и сильные ветры. Большинство районов Дерри лишились электроэнергии, и её не успели подать. Мальчонка в жёлтом плаще и красных галошах бежал рядом с бумажным корабликом. Дождь ещё не кончился, но уже начал стихать. Капли били по капюшону мальчика, отдаваясь в его ушах приятным ощущением, так стучит дождь по крыше деревенского сарая. Мальчика в жёлтом плаще звали Джордж Денбро. Ему было шесть лет. Его брат Уильям, известный большинству ребят в начальной школе Дерри (и даже учителям, не терпящим прозвищ) как Заика Билл, остался дома: он переболел каким-то отвратительным гриппом и не совсем ещё выздоровел. Той осенью 1957 года, за восемь месяцев до начала настоящих ужасов и за двадцать восемь лет до их окончания, Заике Биллу было десять лет. Именно Билл и сделал кораблик, рядом с которым бежал теперь его брат Джордж. Он сделал его, сидя на кровати, облокотившись на подушки, в то время как мама в гостиной наигрывала на пианино пьесу «к Элизе» и дождь, не переставая, хлестал в окно спальни. Витчем-стрит была завалена урнами и оранжевыми козлами для пилки дров, на которых было написано: «Управление общественных работ в Дерри». Канавы были переполнены ветками, камнями и грудами осенних листьев. Вода стала выливаться на тротуар сперва тонкими струями, а затем, на третий день непрерывного дождя, целыми пригоршнями. К полудню на четвёртые сутки улица была затоплена, всё плыло на перекрёсток улиц Джексон и Витчем. К тому времени жители уже нервно пошучивали — не пора ли строить ковчег для спасения от потопа. Управлению общественных работ удалось открыть Джексон-стрит, но Витчем-стрит до самого центра городка была плотно забита козлами. И всё же все сходились на том, что самое худшее позади. Речка Кендускеаг чуть было не вышла из берегов в Барренсе и на несколько дюймов не дошла до бетонных ограничений канала в самом центре городка. В настоящий момент группа мужчин — и среди них Зак Денбро, отец Джорджа и Билла — убирала мешки с песком, которые они в панике набросали накануне, дабы спастись от потопа. Вчера ещё катастрофа казалась неизбежной. Богу известно, что такое случалось и раньше: наводнение 1931 года стоило миллионы долларов и двух десятков жизней. Это случилось давно, но ещё живы были те, кто помнил, какой страх нагнала она на всю округу. Одна из первых жертв того наводнения была найдена в двадцати пяти милях к востоку, в Бакспорте. Глаза этого несчастного, три пальца, пенис и большая часть левой ноги были съедены рыбой. В руках, вернее в том, что осталось от его рук, торчал руль «Форда». Теперь, однако, река отступала, а когда вверх по течению построят новую плотину гидроэлектростанции Бангор, она вообще перестанет угрожать опасностью. Что-то в этом роде сказал Зак Денбро, который работал на Бангоре. Впрочем, что касается будущего — там будет видно, а пока что надо справиться с этим наводнением, повернуть воду вспять и забыть о нём. Предавать в Дерри забвению трагедии и несчастья граничило с искусством — к такому выводу с течением времени пришёл Билл Денбро. Джордж задержался у козел на краю глубокой трещины, прорезавшей асфальтовое покрытие Витчем-стрит по диагонали. Трещина кончалась в самом конце улицы, у холма, примерно в сорока футах от того места, где сейчас стоял мальчик. Он громко засмеялся — это было ликование ребёнка, ощутившего радость свободы, быстрого движения в этот серый, безрадостный день, когда по прихоти бегущей воды его бумажный кораблик из-за разрыва в асфальте оказался в быстрине, напоминавшей речные пороги. Вода неслась под напором так, что кораблик маневрировал от одной стороны Витчем-стрит до другой, поток быстро уносил его — так быстро, что Джордж должен был бежать, чтобы поспевать за ним. Вода грязными брызгами отлетала от его галош в разные стороны. Брызги весело жонглировали, когда Джордж Денбро бежал навстречу своей странной смерти, и чувство, наполнявшее его в этот момент, было чувством любви, чистой и простой любви к брату Биллу… любви и немножко сожаления, что Билл не мог быть здесь вместе с ним, видеть это и быть частью этого. Конечно, он постарается рассказать всё Биллу, когда вернётся домой, но он знал, что не сможет рассказать так, чтобы Билл УВИДЕЛ это, а вот Билл, окажись он на его месте, сумел бы рассказать всё так, что он, Джордж УВИДЕЛ бы это. Билл хорошо писал и читал, но даже для своего возраста Джордж был достаточно умён, чтобы понимать, что не только поэтому во всех табелях у брата высокие оценки и не только поэтому учителя так любят его сочинения. ГОВОРИТЬ — это ещё не всё. Билл хорошо ВИДЕЛ. Кораблик только что не гудел — но это страничка из раздела рекламы газеты «Новости», а Джорджу сейчас представлялось, что это корабль из фильма о войне — из тех фильмов, которые он иногда смотрел с Биллом в кинотеатре на субботних утренниках. Картина о войне с Джоном Вейном, сражающимся с японцами. Кораблик рвался вперёд и нос его рассекал воду, так добрался он до восточной трубы на левой стороне Витчем-стрит. В этом месте новый поток обрушился в трещину на асфальте, образовав большую воронку; мальчику показалось, что сейчас вода захлестнёт кораблик и он вот-вот опрокинется. Кораблик опасно накренился, но тут Джордж возликовал — кораблик выпрямился, повернулся и стремительно понёсся к перекрёстку. Джордж побежал, надеясь захватить его. Над его головой неумолимый жестокий шквал октябрьского ветра с рёвом раскачивал деревья, благодаря урагану почти полностью лишившиеся груза разноцветной листвы… Урагану, который в этом году пожал самый страшный урожай. 2 Сидя в кровати, с пылающими от жара щеками (его лихорадка, также как и Кендускеаг, сходила уже на нет), Билл закончил кораблик, Джордж протянул было руку, но Билл не дал его. — Теперь принеси-ка мне парафин. — Что это? Где он? — На полке в подвале, спустись туда, — сказал Билл. — В коробке, на которой написано: «Гггалф». Принеси её мне, и нож, и ммиску, и ппачку спичек. Джордж послушно вышел из комнаты, чтобы принести всё это. Он слышал, как мама играла на пианино, но не «к Элизе», а что-то другое, что не очень ему нравилось, что-то звучавшее сухо и как-то вычурно; он слышал, как дождь непрерывно бил в окно кухни. Это были умиротворяющие звуки, но он думал о том, что подвал был совсем не умиротворяющим, что там что-то есть в темноте. Это, конечно, было глупо, так говорил отец, и мама так говорила, и — что даже важнее — так говорил Билл, но всё-таки… Он не любил даже открывать дверь, чтобы включить свет, потому что его не покидало ощущение — это было так чудовищно глупо, что он никому не осмеливался рассказать такое, — что пока он нащупывает выключатель, какая-то ужасная когтистая лапа тихонько ложится на его руку — а затем резко вдёргивает его в темноту, которая пахнет грязью и сыростью, и бесцветными гнилыми овощами. Глупо! Не было ничего такого дико злобного, волосатого с когтями. Время от времени кто-то сходил с ума и убивал множество людей — Чет Хантли рассказывал о таких вещах в вечерних новостях, — и конечно же были коммунисты, но не существовало жившего в подвале чудовища. И всё-таки мысль о нём свербила. В те бесконечные минуты, пока правая рука его тянулась к выключателю, левая в это время судорожно хваталась за дверной косяк, казалось, что подвальный запах заполняет весь мир. Сейчас запах грязи, сырости и гнилых овощей сольётся в безошибочный неотвратимый, запах — запах чудовища, апофеоза всех чудовищ. Это был запах чего-то такого, чему не было названия: запах ЕГО, затаившегося перед прыжком — и его, готового к прыжку. Существо это чем-то питалось, но особенно изголодалось оно по человечине, по мясу мальчика. В тот день он открыл дверь и потянулся к выключателю, одновременно держась, как обычно, мёртвой хваткой за дверной косяк. Глаза его были в тревоге закрыты, кончиком языка он увлажнял пересохшие губы — так измученный жаждой корешок нащупывает воду в пустыне. Смешно? Наверно. Эх, ты! Смотрите-ка, Джордж! Джордж боится темноты! Что за ребёнок! Звуки пианино доносились из той комнаты, которую папа называл гостиной, а мама — залом. Музыка звучала как будто из другого мира, издалека — так должен звучать разговор и смех для измученного, борющегося с встречным течением пловца. Его пальцы нашли выключатель. Щёлк! — И ничего. Никакого света! Вот те на! Электричество! Джордж отдёрнул руку, как от корзины, наполненной змеями. Он шагнул в разверстую дверь подвала, сердце у него в груди учащённо билось. Электроэнергии не было, конечно, — он забыл, электроэнергию отключили. Бог ты мой! Что теперь делать? Идти назад и сказать Биллу, что он не может достать коробку с парафином, в темноте, он боится, ведь ЧТО-ТО может схватить его, пока он стоит на лестнице в подвал, ЧТО-ТО такое, что заграбастает его, намного страшнее комми или убийцы? ОНО просто размажет часть его «я» по ступеням лестницы? Другие ох и посмеялись бы над такой нелепой фантазией, но Билл, он смеяться не станет. Билл взбесится и скажет: «Стань взрослым, Джордж! Ты хочешь этот кораблик или нет?» И, как будто отгадав его мысли, Билл позвал из спальни: — Ты там не уммер, Джордж? — Нет, я иду, — тотчас отозвался Джордж. Он потёр руки, стараясь разгладить кожу, чтобы исчезли предательские гусиные пупырышки. — Я просто задержался попить… — Ну, ппоторапливайся! И он прошёл четыре ступеньки вниз, в самый подвал, — сердце, тёплый бьющийся молоточек, ушло у него в пятки, волосы на затылке встопорщились, глаза горели, а руки были ледяные — уверенный, что вот сейчас дверь подвала распахнётся сама собой, закрыв белый свет, проникающий из кухни, и потом он услышит ЕГО, нечто похуже всяких комми и убийц на свете, хуже, чем японцы, хуже, чем варвар Аттила, хуже, чем что-либо в сотне фильмов ужасов. ОНО ползает где-то в глубине подвала — он слышит рычание в доли секунды, перед тем, как ОНО набросится на него и выпустит ему кишки. Запах в подвале сегодня был тяжелее, чем всегда, из-за наводнения. Их дом стоял высоко на Витчем-стрит, у гребня холма, и потому избежал наихудшего, но всё равно внизу стояла вода, просочившаяся через старый каменный фундамент. Из-за неприятного запаха становилось трудно дышать. С максимальной быстротой Джордж изучил весь хлам, разбросанный на полке: старая банка из-под киви, гуталин, тряпки, разбитая керосиновая лампа, две пустые бутылки Виндекс, банка с воском «Черепаха». Каким-то таинственным образом эта банка стукнула его, и он несколько секунд в гипнотическом замешательстве смотрел на черепаху, нарисованную на крышке. Затем подвинул её… — и вот, наконец-то, она, вожделенная квадратная коробочка с надписью «Галф». Джордж схватил её и быстро побежал вверх по лестнице, сообразив вдруг, что у него сзади болтается незаправленный хвост рубашки, и уверенный в том, что эта оплошность сработает против него: ТО, что в подвале, выпустит его, но в самый последний момент схватит за этот хвост и затащит обратно… Он добежал до кухни, с грохотом затворил за собой дверь и прислонился к ней спиной, закрыв глаза, весь в поту, крепко сжав в руке коробочку с парафином. Пианино замолкло, и до него донёсся голос мамы: — Джордж, в следующий раз не мог бы ты быть поаккуратнее с дверью? Так ты нам разобьёшь все тарелки в буфете. — Извини, мама, — отозвался он. — Джордж, ты теряешь время, — сказал Билл из спальни. Он говорил тихим голосом, чтобы мама не слышала. Джордж выдавил из себя смешок. Его страх уже улетучился. Так ускользает кошмар от человека, только что проснувшегося в холодном поту и тяжело дышащего; он ощущает своё тело и осматривается, чтобы удостовериться, что ничего страшного не происходит, и вскоре полностью абстрагируется от сна. Кошмар понемногу оставляет его в тот момент, когда ноги его коснутся пола, рассеивается, когда он примет душ и разотрётся полотенцем, а к концу завтрака и вовсе улетучивается… до следующего раза, когда, снова охваченный кошмаром, он вспоминает всё. «Та черепаха, — думал Джордж, приближаясь к полке, на которой лежали спички. — Где раньше я видел такую черепаху?» Но ответа не было, и Джордж выбросил вопрос из головы. Он взял с полки коробок спичек, снял нож с гвоздя (держа остриё на расстоянии от себя, как учил его отец) захватил маленькую миску из буфета в столовой и направился в комнату к Биллу. — Какой же ты жжжопа, Джордж, — сказал Билл довольно дружелюбно и убрал на ночной столик часть своего гриппозного набора: пустой стакан, бутыль с водой, книжки, пузырёк специфического лекарства, запах которого Билл потом всю жизнь будет связывать с астматическим дыханием и с сопливым носом. Там было и старое радио, игравшее не Шопена и не Баха, а мелодию «Маленький Ричард», только очень нежно, так нежно, что Маленький Ричард лишён был своей неистовой силы. Их мать, изучавшая классическую музыку в Джуллиарде, не признавала рок-н-ролл, а просто не выносила его. — Я не жопа, — сказал Джордж) присев на край кровати Билла. — Нет, жопа, — сказал Билл. — Ничего, кроме большой чёрной жопы, вот ты кто. Пытаясь представить себе ребёнка в виде большой жопы на ногах, Джорж начал хихикать. — Ты жопа больше, чем Августа, — сказал Билл, тоже захихикав. — А ты жопа больше, чем вся страна, — ответил Джордж. Мальчики раззадорились. Затем разговор перешёл в шёпот, понятный только маленьким мальчикам: обсуждалась, кто самая большая жопа, у кого самая большая жопа, чья жопа самая чёрная и т, п. Наконец, Билл произнёс одно из запрещённых слов — он обвинил Джорджа в том, что тот — большая чёрная ЗАСРАННАЯ жопа — и оба они расхохотались. Смех Билла перешёл в приступ кашля. Когда он стал задыхаться от кашля (лицо его приобрело сливовый оттенок, испугавший Джорджа), пианино снова замолкло. Оба мальчика посмотрели в сторону гостиной и услышали скрип отодвигаемого от пианино стула, и торопливые шаги матери. Билл уткнулся ртом в локтевой сгиб, пытаясь подавить кашель, и указал на бутыль с водой. Джордж налил ему стакан воды, и Билл её тотчас выпил. Пианино снова заиграло — снова «к Элизе». Заика Билл никогда не забывал этой пьесы и даже много лет спустя у него по спине и по рукам бегали мурашки и падало сердце, когда он вспоминал: «Мама играла это в тот день, когда умер Джордж». — Ты больше не кашляешь, Билл? — Нет. Билл вытащил таблетку из коробочки с лекарствами, откашлялся, выплюнул мокроту в марлечку, скрутил её и бросил в корзинку для мусора, стоявшую у кровати, в которой уже было полно марлевых комочков. Затем он открыл коробочку с парафином и положил кубик воска на ладонь. Джордж внимательно смотрел на Билла, но молчал и никаких вопросов не задавал. Джордж знал: когда Билл что-то делает, он не любит, чтобы с ним заговаривали, зато если будешь держать рот на замке, Билл сам всё объяснит. Билл взял нож и отрезал маленький кусочек от кубика парафина. Он положил кубик в миску, зажёг спичку и положил её поверх парафина. Оба мальчика уставились на маленькое жёлтое пламя, а ветер на улице в это время стучал дождём в окна дома. — Нужно сделать кораблик водонепроницаемым, иначе он намокнет и потонет, — сказал Билл. Говоря с Джорджем, он мало заикался, иногда вообще не заикался. А вот в школе заикание было настолько сильным, что становилось трудно говорить. Общение с одноклассниками прерывалось, и они отводили глаза в сторону, а Билл сидел, стиснув руками края парты, и лицо у него становилось красным под цвет волос, а глаза суживались в щёлки, когда он силился выдавить слово из своей заикающейся глотки. Иногда — довольно часто — это получалось. Но порой усилия оказывались тщетными. Когда ему было три года, его сбило машиной и отбросило в сторону дома. Мама говорила, что тот несчастный случай и вызвал заикание. Но Джорджу иногда казалось, что отец, да и сам Билл не были в этом уверены. Кусочек парафина в миске почти полностью растаял. Пламя спички расползлось, стало синим в месте соприкосновения с картонной подпоркой, а затем потухло. Билл опустил палец в жидкость и тут же, обжегшись, отдёрнул. «Горячо» — сказал он. Через несколько секунд он снова окунул палец в жидкий воск и начал размазывать его по сторонам кораблика; воск быстро высыхал, приобретая молочный оттенок. — Можно мне? — спросил Джордж. — О'кей. Только не капни на одеяло, а то мама убьёт тебя. Джордж опустил палец в парафин — очень тёплый, но не горячий — и начал растирать его по другой стороне кораблика. — Не клади так много, жопа! — сказал Билл. — Ты хочешь утопить его в самом первом рейсе? — Нет-нет. — Тогда клади поменьше. Джордж закончил другую сторону, подержал кораблик в руках. Он стал чуть-чуть тяжелее, но не намного. — Холодно. Я пойду пущу его, — сказал Джордж. — Да, давай, — сказал Билл. Он вдруг устал — устал и выглядел не лучшим образом. — Жаль, что ты не можешь пойти, — сказал Джордж. Он действительно жалел. Правда, Билл любил командовать, но у него всегда были здравые идеи и он никогда не задавался. — Это ведь твой кораблик. — Он твой. Мне тоже жалко, что я не могу пойти. — Ну… — Джордж с корабликом в руках переминался с ног на ногу. — Надень дождевик, — сказал Билл, — а то подхватишь грипп, как я. А можешь заразиться и от моих микробов. — Спасибо Билл. А здоровский кораблик… — и он сделал то, что давно не делал, и чего Билл никогда не забывал: он наклонился и поцеловал брата в щёку. — Теперь наверняка заразишься, жопа, — сказал Билл, но при этом был очень доволен. Он улыбнулся Джорджу. — Отнеси всё это назад, а то мама расстроится. — Конечно. — Джордж собрал весь материал для создания водонепроницаемости и вышел из комнаты. Кораблик лежал на парафиновой коробочке, коробочка — в миске. — Джордж?.. Джордж обернулся и посмотрел на брата. — Будь осторожен. — Конечно. — Брови Джорджа удивлённо поднялись. Так говорила мама, но не брат, пусть даже старший. Это было так же необычно, как и то, что он поцеловал Билла. — Конечно. Он ушёл. Больше Билл никогда не видел его. |
Похожие:
 | Стивен Кинг Кэрри Стивен Кинг Кэрри часть первая. Кровавый спорт сообщение из еженедельника Сообщение из еженедельника Энтерпрайз, г. Вестоу-вер (штат Мэн), 19 августа 1966 года | | Стивен Кинг Мизери Стивен Кинг Мизери Стефани и Джиму Леонардам -... Мне хотелось бы с благодарностью упомянуть здесь имена трех медиков, которые очень помогли мне, предоставив для этой книги фактический... |
 | Стивен Кинг Кладбище домашних животных стивен кинг кладбище домашних животных часть I «отцом». Этого человека Луис встретил вечером, когда с женой и двумя детьми переезжал в большой белый дом в Ладлоу. С ними переехал... | | Сердца в Атлантиде Стивен Кинг Это Стивен Кинг, которого вы еще не... |
| Стивен Кинг Сердца в Атлантиде Это Стивен Кинг, которого вы еще не знали Это — жестокий психологизм и «городская сага», «гиперреализм» и «магический реализм» — одновременно. Это — история времени и пространства,... | | Стивен Кинг Джо Хилл Полный газ Стивен Кинг, Джо Хилл Полный газ Стены его покрывала штукатурка, а напротив, на бетонных островках, стояли бензоколонки. От хора надсадно ревущих моторов окна забегаловки... |
| Стивен Кинг Мертвая зона Стивен Кинг Мертвая зона Пролог Ко времени окончания колледжа Джон Смит начисто забыл о падении на лед в тот злополучный январский день 1953 года. Откровенно говоря,... | | Стивен Кинг Ярость Стивен Кинг Ярость При увеличении числа переменных... Утро, с которого все и началось, было замечательным. Прекрасное майское утро. А все благодаря белке, которую я заметил на втором... |
| Стивен Кинг Способный ученик Стивен Кинг Способный ученик То, что... Тодд Боуден, тринадцать лет, нормальный рост, здоровый вес, волосы цвета спелой пшеницы, голубые глаза, ровные белые зубы, загорелое... | | Стивен Кинг Побег из Шоушенка Стивен кинг побег из шоушенка посвящается Рассу и Флоренс Допп Абсолютно все, хоть черта из преисподней. Такие ребята водятся в любой федеральной тюрьме Америки. Хотите – импортные сигареты, хотите... |