Белая как молоко, красная как кровь
Скачать 1.78 Mb.
|
— Ты когда-нибудь была влюблена, Беатриче? С лёгким вздохом отвечает «да» и умолкает. Понимаю, что не стоило бы продолжать разговор, но знаю также, что только от неё услышу верный ответ. — И как это было? — Мне казалось тогда, будто у меня появилась некая обитель, куда я могу вернуться в любое время. Словно погружалась на морское дно. Там хорошо — тихо и спокойно. Даже если, когда всплывёшь, море волнуется. Молча слушаю и подозреваю, что следует разобраться с понятием «любовь», но сейчас единственное, что связано с этим словом, — имя Беатриче. Пока предаюсь этим бесполезным размышлениям, Беатриче опять внезапно впадает в удивительную дремоту, словно внезапно угасает. А может, просто прикрыла глаза, но я понимаю, что нужно уйти. Сильвия — голубая, не огненно-красная. И всё же мои глаза блестят в голубизне. Когда не знаешь ответа на вопрос, есть только один выход из положения: Википедия. В Википедии, однако, не написано, возможно ли, чтобы Сильвия значила для меня больше, чем подруга. Вопрос беспокоит меня, словно цикады летом, и не могу избавиться от него. Пытаюсь разделить на две части. Любит ли меня Сильвия? Люблю ли Сильвию я? Прохожу в «Фейсбуке» [38] по меньшей мере одиннадцать тестов, помогающих определить, любит ли тебя человек. Результат однозначный: Сильвия держится со мной так, как ведёт себя влюблённый человек, который, однако, не решается признаться в любви. Теперь о себе нужно узнать. Но не хочется выяснять это с помощью теста. Слишком важный вопрос. В нём я сам должен разобраться. — Сильвия, будем делать уроки? Помоги разобраться в греческих поэтах. Решительно поэзия тут ни при чём, это лишь предлог, чтобы влюбиться. Пока Сильвия повторяет перевод труднейших стихов Сафо — «Бессмертная Афродита на красочном троне…», — смотрю на неё и не слышу, а только слежу за её губами. — «И ты, счастливая, спрашивала меня, что испытывала я однажды и почему вновь призывала тебя и что больше всего хотелось мне, чтобы произошло с моей обезумевшей душой…» Рассматриваю её волнистые чёрные волосы; они колышутся в такт её словам. Крылья чайки, легко парящей на ветру. — «Приди ко мне и теперь, освободи от мучительных волнений, и сверши всё, чего жаждет моя душа…» Смотрю в её живые, горящие глаза и вижу в них столько внимания ко мне. Второй раз уже смотрю не в лицо ей, а в глаза. Словно погружаюсь в глубокое море, спокойное и прохладное. — Что с тобой, Лео? Вздрагиваю, словно очнувшись от грёзы, в которой пребывал, сам того не замечая, и от которой не хотелось бы пробуждаться. — Ты какой-то рассеянный. Глаза блестят. Думаешь о Беатриче?.. Давай сделаем перерыв… Окончательно пробуждаюсь. — Нет, нет, продолжай. Слушаю тебя. Сильвия понимающе улыбается: — Ладно, сейчас будет фрагмент, который мне особенно нравится, — о красном яблоке. Вот послушай: «Краснеет яблоко на ветке, на самой высокой ветке — забыли сборщики плодов о нём; нет, не забыли, не забыли — лишь дотянуться не смогли». Пока Сильвия повторяет стихи, водя пальцем по греческому тексту, обнаруживаю, что впервые в жизни понимаю этот мёртвый язык. Стихи эти я выучил наизусть и повторял их до рассвета, который застал меня по уши влюблённым. А как же Беатриче? Предать её? Как дотянуться до Сильвии — великолепной. И всё же именно Беатриче открыла мне глаза, она показала мне то, чего я не видел. Сильвия — это обитель. Сильвия — это покой. Сильвия — это приют. Смогу ли я когда-нибудь дотянуться до тебя, Сильвия? У жизни тот недостаток, что нет инструкции по эксплуатации. Если, к примеру, не работает мобильник, берёшь его гарантию, несёшь в магазин, и тебе дают новый телефон. С жизнью так не поступишь. Если испортилась, новую не дадут, и приходится оставаться с той, какая есть — потрёпанной, грязной и плохой. И если она никуда не годится, теряешь аппетит. — Лео, ты ничего не ел, тебе нездоровится? — спрашивает мама, от которой ничего невозможно скрыть. — Не знаю, не хочу есть, — отвечаю я сухо. — Значит, влюбился. — Не знаю. — Как понимать это «не знаю»? Либо да, либо нет… — Я запутался. Всё равно что иметь один пазл из тысячи и не видеть картинки, чтобы сложить её. Всё приходится делать самому. — Лео, так уж устроена жизнь. Ты сам строишь её всю дорогу, тебе решать, что и как. — А если не умею? — Постарайся понять правду, тогда сумеешь. — А что такое правда в любви? Мама молчит. Я знал, что нет ответа, нет никаких инструкций. — Нужно искать её в своём сердце. Самые важные истины скрыты, но это не означает, что их нет. Просто их труднее найти. — Мама, а ты что нашла, когда тебе было столько же лет, как мне? — Что любовь ни в чём не нуждается, любовь хочет только любить. Сказать на это нечего. Принимаюсь за еду, а мама молча моет посуду. Мобильник лежит на столе, рядом с моим стаканом. Беру телефон и отправляю сообщение Сильвии: «Завтра, то есть сегодня, в пять у скамейки. Хочу поговорить с тобой! Вопрос жизни или смерти». Прихожу за полчаса до встречи, чтобы повторить речь, которую задумал произнести. Подходит бомж, просит милостыню, ну и я, готовый весь мир обнять на радостях, что сейчас признаюсь Сильвии в любви, даю ему евро, даже два. Он говорит: — Да благословит тебя Господь. Увидев её издали, понял, каким же слепцом оставался всё это время. Она говорит, что это удивительное место и что у каждого должно быть такое, где можно предаваться мечтам и открывать свои секреты. Церемонно, словно королеву, усаживаю её на скамейку, и, пока судорожно сжимаю пальцы, подыскивая нужные слова, Сильвия строго говорит: — Сначала я хочу сказать тебе кое-что, Лео. Горячо надеюсь, что услышу такое же признание, как моё, — тогда всё пройдёт быстро, и мы обнимемся. — Не хочу больше хранить этот секрет, из-за которого у меня разрывается сердце. Вот это да! Опережая меня, Сильвия опять устраняет затруднение: — Беатриче никогда не отвечала на твои сообщения, потому что я дала тебе не её номер. Смотрю на Сильвию, как марсианин, только что прилетевший с Красной планеты и никогда не видевший человека. Внезапно красота Сильвии куда-то пропадает, лицо искажается — какая-то пустая маска из папье-маше, а не лицо. — Знаю, Лео… мне очень жаль. Я виновата. Не понимаю. — Когда ты попросил меня узнать её номер, я только притворилась, будто сделала это. Вспоминаю, когда Беатриче диктовала мне свой номер, я заметил, он отличается от того, что имелся у меня. Слова любви, которые я приготовил — «Я люблю тебя», — исчезли, как надпись на песке, смытая прибоем. Невольно ледяным тоном произношу: — Зачем ты это сделала? Сильвия молчит. — Зачем ты это сделала, Сильвия? Сильвия отвечает, обливаясь слезами: — Я ревновала. Хотела, чтобы ты мне присылал эти эсэмэски. Но у меня не хватало смелости сказать тебе об этом. Я несколько месяцев берегла твоё письмо к Беатриче, представляя, будто оно написано мне. Я боялась потерять тебя. Прости меня. Молчу, пребывая в белом безмолвии, подобном лунному. Она смотрит на реку и не решается поднять на меня глаза. Встаю и ухожу, как от совершенно постороннего человека. Сильвия для меня больше не существует. Любовь несовместима с предательством. — Хочу забыть тебя как можно скорее. Повторяю это сквозь слёзы. И то лёгкое и светлое, что несколько вечеров назад неслышно укрылось где-то в самом далёком уголке моего сердца, засыхает, превращается в крупинку соли, которая вымывается вместе со слезами, тает и исчезает навсегда. Я устал от предательства. В душе пылает жуткая боль, и кажется, я мог бы воспламенить весь мир. А когда сижу дома, пламя бушует так, что у меня уже нет никаких сил. Иду к отцу в кабинет и твёрдо заявляю: — Папа, хватит. Я понял. Блин! Но теперь хватит! Он смотрит на меня и ничего не говорит. Молчит. Я спровоцировал его, я выругался, а он даже не ответил. Ну, кто же так реагирует на провокацию? Хлопаю дверью и возвращаюсь к себе в комнату. Включаю музыку на всю катушку, так что звенят стёкла: пусть все слышат меня, и пусть никто не сможет поговорить со мной. Хочу замкнуться в этом шуме, потому что сегодня этот дом, где я живу, не мой дом. Начинает скулить Терминатор, как обычно в подобных случаях. Он всегда скулит, когда слышит музыку группы «Линкин Парк» и когда мама готовит курицу с красным перцем. В нём словно пробуждаются какие-то примитивные инстинкты или плохие воспоминания собачьего детства. Терминатор — странный пёс. Если мне предстоит реинкарнация, очень не хотелось бы превратиться в него. Интересно, кем был Терминатор в прошлой жизни?.. До предела вывожу звук, и похоже, стёкла в окнах сейчас разлетятся вдребезги, — но мне нужно, чтобы меня услышали. Вдруг мама кричит: — Лео, сделай тише, я не могу говорить по телефону! Именно этого я и добивался, но она не понимает и думает, будто мне нравится слушать эту грёбаную музыку на полной громкости. А я всего лишь хочу заполнить своим шумом этот мир с затычками в ушках. Именно это мне и нужно. Потом в комнату входит отец. Ничего не говорит. Я убавляю звук. — Пойдём прогуляемся… Он услышал меня. Мой отец услышал меня. Услышал то, что я действительно хотел сказать. Мы с ним ни о чём не говорили. Но рядом с папой я почти спокоен, мои сомнения по поводу всего и вся, похоже, улеглись. Мои раны меньше саднят. Папа, отец. Что нужно, чтобы стать отцом? Нужно прочитать уйму книг, родить хотя бы одного ребёнка и обладать силой, как у господа бога. Мне такое никогда не удастся. Вот уже пять минут мы лежим рядом с закрытыми глазами в полнейшей тишине. Это Беатриче научила такой игре. Нужно помолчать несколько минут, закрыв глаза и рассматривая возникающие при этом краски. Время от времени мошенничаю и краем глаза посматриваю на Беатриче — она совсем близко, — сдерживая дыхание, чтобы не услышала, как поворачиваю голову. — Не открывай глаза, — говорит она, будто подозревая что-то. — Не открываю. — Что видел? — Ничего. — Сосредоточься. — А ты что видела? — любопытствую я. — Всё, что у меня есть. — Какого цвета? — Красного. — И что это? — Любовь, которую мне дарят. Любовь — это всегда долг, поэтому она красного цвета. Не понимаю. Мне не уразуметь того, что говорит Беатриче. Никогда. — А ты, Лео, что видел? — Белый цвет. — С закрытыми глазами? — С закрытыми глазами. — И что же это? — … — Ну? — Всё, чего у меня нет. Любовь — это всегда кредит, который не возвращают… — Да перестань… — смеётся Беатриче и целует меня в щёку. С сегодняшнего дня больше не умываюсь. Пришло время подведения итогов: финальная схватка с Вандалом. Это матч за первенство в турнирной таблице. Отстаём всего на один шаг. И можем только победить. Непременно должны победить. И это будет не просто победа, это должно быть отмщение за разбитый нос Ника и уязвлённую гордость «Пиратов». Злюсь я справедливо. И злость эта выразится в ураганных атаках на ворота соперника и грубых ударах по ногам Вандала. На кон поставлено всё. Целый год тренировок. Победишь, все девушки будут узнавать тебя, станешь фигурой. «Пират. Вот он, вот он — Пират. Капитан „Пиратов"…» Уже слышу, как звучат эти голоса… И как хотелось бы, чтобы Беатриче увидела мою игру. Хочу посвятить ей этот матч, победу, голы, торжество над Вандалом. Теперь мне осталось только сосредоточиться. Осталось всего полчаса до матча, но готов я к нему по меньшей мере уже часа три. Ник заедет за мной на своём мопеде. Пришла эсэмэска. Наверное, Ник сообщает, что ждёт внизу. «Мне страшно… я устала, у меня нет больше сил. Я одна… Беатриче». Звоню ей. — Что случилось, Беатриче, что случилось? Голос у неё прерывается. Она плачет, плачет так, как я ещё никогда не слышал. — Еду! Спускаюсь вниз и, когда приезжает Ник, не даю ему и слова сказать: — Отвези. Немедленно. Приеду потом, думаю, что успею… Ник теряет дар речи и, бросив меня, уезжает. Вижу, как он быстро уносится на своём мопеде, и понимаю, что навсегда теряю друга. Мне дьявольски больно. Беатриче открывает красные от слёз глаза и высвобождается из моих объятий. — Спасибо, что приехал, сегодня мне очень трудно оставаться одной… Очень… — Почему? — Мне страшно. — Чего? — Потерять всё, уйти в никуда, в тишину, исчезнуть навсегда, никогда больше не увидеть людей, которых люблю. Слова эти не укладываются в моей голове. Могу сказать только о том, что действительно неоспоримо: — Я здесь. Желая вырвать её из этого страха, сжимаю её руки, словно гимнаст на трапеции, которому доверена жизнь товарища, висящего без лонжи. — Пиши… Она произносит это еле слышно, и мне приходится наклониться к ней, чтобы различать слова. Дыхание учащённое, хриплое, словно кто-то царапает железом по камню. Записываю то, что она еле шепчет. Закончив диктовать, протягивает мне дневник: — Возьми. Сохрани. Это последняя запись. Дарю тебе его. Не могу взять, качаю головой и кладу дневник рядом с ней. — Думала, пишу для себя. Но поняла, что для тебя. Это всё, что могу и хочу подарить тебе, Лео. Не противлюсь. — Беатриче, когда-нибудь мы ещё почитаем его вместе. Она улыбнулась. — Да. А теперь иди. Уже поздно. Я устала. Мне тоже хотелось что-нибудь подарить ей, но я ничего не принёс с собой. И не могу уйти просто так. Роюсь в карманах. Ничего, кроме… Переливающийся разными оттенками синего камушек, который я взял однажды у неё в гостиной. Какой позор! Как некрасиво! Но это единственное, что у меня есть. Кладу камушек ей на ладонь, словно бриллиант: — Мой талисман, пусть будет у тебя. Беатриче улыбается, и в глазах её отражается небо. — Спасибо. Целую её огненно-рыжую голову, и моя жизнь мгновенно наполняется её кровью. — До встречи. — До встречи. Прижимаю дневник Беатриче к груди, словно это моя собственная кожа. И снова думаю, что единственный мой подарок украден в её же доме. Мне нечего подарить, кроме разве любви, которую получаю или ворую. Прежде чем покинуть дом Беатриче, прихватываю другой голубой камешек. Не могу же я оставаться без моего талисмана… Ночь — это когда всё заполнено словами. Слова в дневнике Беатриче, будто дневным светом, осветили мою первую в жизни ночь, которую я провёл без сна. Ночь, когда другие занимаются любовью. Если рай существует, то приведёт меня туда Беатриче. «Боль вынуждает меня прикрыть веки, прятать глаза. Я всегда думала, что буду жадно впитывать мир своими глазами, подобно пчёлам, которые опускаются на цветы, чтобы испить красоты. Но болезнь заставляет меня закрывать глаза: из-за боли, из-за бессилия. Лишь постепенно я поняла, что с закрытыми глазами вижу больше, что за опущенными веками видима красота мира, и красота эта — Ты, Господь Бог. Ты для того заставляешь меня закрыть глаза, чтобы я была осторожнее, когда открою их». Так написано в дневнике Беатриче. И сегодня я смотрю на мир её глазами. Если бы жизнь имела глаза, то это были бы глаза Беатриче. Отныне хочу любить жизнь, как никогда прежде. И мне почти стыдно, что я не делал этого раньше. Возвращаюсь из школы. Мама открывает дверь. — Что на обед? Она смотрит на меня, как на малыша, набившего шишку. — Нет, только не суп… Говорю, что получил четвёрку по философии, но ещё прежде, чем успеваю уточнить, за что именно, она крепко обнимает меня, прижав к своему плечу. Ощущаю мамин запах — запах, который с детства успокаивал меня: тонкий аромат розы и лимона. Но мама обнимает меня не за полученную хорошую отметку, иначе её слёзы не оросили бы моё лицо. И только тогда я понимаю. |
Похожие:
 | Сказка о рыбаке и железной рыбке Солёная, белая кровь. Математика национальности и физиология власти. Деньги, власть и кровь. У кого-нибудь есть ещё еврейский... |  | Сказка о рыбаке и железной рыбке. Папа, Мама и Война Казнь Египта. Восстание Иова. Солёная, белая кровь. Математика национальности и физиология власти. Деньги, власть и кровь. У кого-нибудь... |
| Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка... Расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему... |  | Молоко. Будете здоровы? Молоко – продукт, потребление которого поддерживается рекламой. Ни одно живое существо, кроме человека, не пьет молоко на протяжении... |
| Что вам необходимо знать про молоко В живописи используется как хороший клей. Коровье молоко слишком насыщенно для взрослых и для младенцев, и явно разрушительно | | Наверное, ни один продукт не окружён столькими легендами, как козье... Тр. Это притом, что в любом европейском супермаркете можно приобрести пол-литровый пакет за 95 евроцентов (примерно 80 рублей за... |
| Что привнесло в вашу жизнь грудное вскармливание, и как оно повлияло... Белая река и празднования Недели Грудного Вскармливания «Понимая прошлое – планируем будущее!» с 01 по 07 августа 2012 года | | Классификация молочных товаров Молоко Дм (детское молоко, которое по химическому составу приближенно к материнскому молоку содержит 3,6 %жира) |
| Эдгар Аллан По. Маска красной смерти Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью... | | - Лейба Давидович Троцкий (Бронштейн) говорил: Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую... |