Дмитрий Соколов Сказки и сказкотерапия Дмитрий Соколов Сказки и Сказкотерапия Предисловие
Скачать 1.67 Mb.
|
Сказка о милостивой судьбе Росло два деревца: молодых и красивых. Вечерами они шептались о судьбе. – Я вырасту высоким и раскидистым, – говорило одно. – У меня в ветках поселятся птицы. В моей тени будут укрываться олени и зайцы. Я первой буду встречать солнечные лучи и утренний ветерок. Пройдет время, и меня окружит поросль моих детей. Они будут такие маленькие и замечательные… – Нет, говорило другое, – расти страшно. Зимой бьют морозы, летом сушит солнце. Целый день труди корни, гони воду вверх, корми листья. Нет, пусть лучше меня возьмут дровосеки, а потом плотник выточит из меня что нибудь прекрасное. Я буду лежать на бархатной подушке… И что бы вы думали? Пришел бородатый дровосек и срубил второе дерево. Часть его сожгли в печке, а из ствола плотник сделал резную шкатулочку. И долго шкатулка лежала на бархатной подушке, храня в себе сережки, бусы и дорогие духи. Потом рассохлась потихоньку, замочек сломался. Шкатулку отдали детям, они ее быстро доломали и выкинули. Где то на дворе валялись ее щепочки до зимы, а там уж – спроси у ветра! Ветер станет спрашивать деревья в лесу, и одно из них – то, что было когда то первым деревцем, – расскажет, что вороны свили на нем гнездо, встроив в стенки щепочки старой шкатулки, как подружки узнали друг друга и подивились милостивой судьбе. Они достигли своих целей, а вы достигнете своих. * * * Критик. Что за пародия на Андерсена? Автор. Нет, что ты, у Андерсена совсем другое. Он романтик и судьба у него жестокая. Я тоже вначале хотел написать про жестокую…ну, или просто про выбор, честный выбор. Но чем больше я думал над этим, тем больше я замечал, что судьба лишь исполняет наши желания. Психолог милашка. Наши сценарии? Автор. Да, и сценарии. Она совершенно честно и справедливо разворачивает тот товар, на который и указываешь, и укутывает в него. ^ Если ты даешь себя укутать. Автор. Я – даю…Более менее мы все даем… * * * Едкая девушка. Но посмотрите: У каждого дерева есть предначертанная судьба, как бы нормальная, обычная. Оно должно расти и всасывать воду корнями, и цвести – это то, что должно быть. И первое дерево просто выполнило все это, оно как бы и не выбирало. А второе сделало по своему. И стало шкатулкой, а это вовсе не было предначертано. ^ Что вы оправдываете его? Едкая девушка. Я не оправдываю, я просто говорю, что оно поступило по своему. ^ И поплатилось. Едкая девушка. Нет, оно просто прожило по своему! Строгая учительница. Все равно, мне кажется мы его жалеем, как здоровые жалеют инвалида. ^ Оно другое, понимаете, ДРУ ГО Е!! Дух Востока. А судьба одна у всех. Строгая учительница. Но поросль детей… ^ Не отдаляет смерти. Братец Вайнер. Нет ничего страшнее исполнения желаний. За ними – пустота. * * * Автор. В эриксоновской терапии есть такое простенькое упражнение. Когда человек не может сделать выбор, его просят поднять руки – вот так, невысоко… и как бы положить на каждую из них по варианту. Дальше надо просто следить за руками – что «они сами» решат. Милой деталью служит то, что у правшей почти всегда побеждает левая. Но интереснее всего то, что пока человек сидит, стравив двух псов, которые раньше лаяли попеременно, очень часто он понимает, что этот выбор – мура, а не выбор. То есть то, что он считал выбором, вдруг оказывается мелочью… он как минимум понимает, что и то, и другое покоится на общем базисе; а как максимум – и это тоже не редкость – он находит что то третье. ^ Одна половинка выеденного яйца стоит другой половинки. Заботливая птица съедает скорлупу. Чайка Долли Чайки, по моему, – замечательные птицы. Я обожаю чаек. Когда они летят над морем, я не в силах оторвать от них взгляда, у меня замирает дыхание и сами собой поднимаются руки. Одна моя знакомая чайка Долли, достигнув замужнего возраста, построила уютное гнездышко и села в него насиживать четыре белых яичка. Она была очень заботливой и ответственной мамой; только очень очень редко она улетала от своих яиц на море, попить и схватить пару рыбок – и сразу спешила назад к своим ненаглядным продолговатым крошкам. И вот что случилось однажды, когда у Долли сильно забурчало в животе. Она прикрыла яйца травой и пухом и полетела вниз. Так приятно было скользить по ветру упругими крыльями и так чудесно было ловить юрких рыбок в теплой воде, что счастливая Долли самую чуточку задержалась у моря; но потом привычно заволновалась, захлопала крыльями и полетела в гнездо. О ужас! Одно яйцо было разбито! Пух и трава были раскиданы, а половинки скорлупы лежали совсем не там, где должно было быть четвертое яйцо! Бедная, бедная чайка на минуту окаменела на краю гнезда, а потом прыгнула внутрь, и тут – – Пи и и! – из под ее ног что то как закричит! Она как отскочила! Клюв выставила, грудь выпятила, смотрит – сидит у ее ног маленькое жуткое существо: мокрое, взъерошенное и удивительно неуклюжее. Всего то у него и есть, что тело мешок и голова. – Эй! – закричала чайка. – Ты кто? Жуткое существо пялило на нее глазенки. Рот у него был растянут в глупой улыбке, но постепенно собрался и нахмурился: оно задумалось. – Не очень знаю, – призналось оно. – А ты? – Хозяйка этого гнезда! – и Долли надвинулась на пришельца, грозно тряся клювом и перьями. – Яйцо ты разбил? Существо посмотрело на остатки скорлупы, опять растянулся его рот, и оно так тряхнуло головой, что та завалилась куда то вниз и исчезла. Затем тело его стало трястись, и в результате каких то внутренних бултыханий появился глаз, затем другой, а затем и рот в своей дурацкой ухмылке. – Да! – объявило маленькое чучело. – Я. – Негодяй! – рассвирепела чайка. – Убийца! Ты зачем, – и тут она заплакала, – мое яичко… Чучело все как то сморщилось – не то от страха, не то в недоумении. Оно даже закрыло глаза и запрокинуло голову, чтобы смотреть сквозь щелочки. – Сейчас всех чаек созову. – сквозь слезы говорила Долли. – Судить тебя будем. Заклюем. Ты зачем детеныша моего разбил? – Так я оттуда же. – залепетал кошмарик. – Я сам оттуда, а оно само… – Чего? Откуда ты? – всхлипывала Долли. – Из этого… Как вот те… Белого… И оно само… – Как само? – Я там внутри сидел, – расплакался наконец пришелец. Чайка посмотрела на него, потом на скорлупу, потом опять на него. – Ой ой ой, – сказала она. – Ты там правда внутри сидел? Малыш кивнул. – Так ты мой детеныш! – всплеснула крыльями мамаша. Догадалась! Ну скажите, как так можно? Хотя, конечно, если сидишь ты одна одинешенька на свох белых яичках, и вдруг одно из них разбито… Но слушайте, что было дальше. Отцеловав и причесав своего птенца, Долли задумалась. – Мой малыш, – объявила она, – тебе нельзя тут так сидеть. Ты еще слишком маленький. Ну ка, полезай в яйцо. – Зачем? – вякнула крошка. – Тут и объяснять нечего, ты еще недоразвился, чтобы на воздухе гулять. Вот посмотри, – и Долли показала ему на три оставшихся яйца. – И тебе так нужно. Давай, малыш, давай, мой хороший. Конечно, совсем в разбитую скорлупу она его не запихнула, но худо бедно посадила в одну половинку, прикрыла другой и села сверху. – Удобно? – спросила Долли. – М м м, – донеслось снизу. – Так себе. Долго мне так? – Пока не вырастешь. Сиди, мой хороший. Не высовывайся. Прошел час. Долли задремала. Услышав ее мерное посапывание, птенец постучался в соседнее яйцо и зашептал: – Первый, первый, я четвертый, просыпайся. – А я не сплю. Как дела на улице? – Кошмар дела. Никакого ходу. Обругали и назад засунули. – Н да… А чего там? – Там море… Такое классное, как на картинке. Во бы туда слетать!.. – Слушай, я тоже хочу, – заволновался Первый. – И я! И я! – запищали Второй и Третий. – Дети, чего вы там? – вдруг проснулась чайка. – А мы уже не дети! – закричали все четверо. Раз! – и вылупились. * * * Это веселая сказка на одну из самых грустных тем. Как будто мама жизнь дает, она же ее и отнимает. * * * Я обычно не очень переживаю за проблемы своих пациентов. Ну подумаешь – энурез, аллергия, двойки и подобная чепуха. Да и они не очень опечалены этим скарбом. Их приводят мамы и уводят мамы. Мамы волнуются. Дети отвлеченно играют или неизвестно чему радуются. Но больно, когда нормальные хорошие люди вдруг входят в роли Мам и начинают терзать своих деток. Когда в моем кабинете, когда по выходе начинается бесконечная атака: – Не сиди так. У нее очень плохая память. Он ничем не интересуется. Ставь ногу правильно! Почему ты не отвечал доктору? Стой. Сиди. Молчи. У него совершенно нет уверенности в себе. И дальше, дальше, как ручей журчит, как вороны каркают. И мне становится стыдно перед подавленным ребенком, что я тоже взрослый и не могу ему помочь. И я вижу в болезни средство защиты и тайного противостояния. У меня не хватает духу – да и сил – да и желания – отбирать его. Так часто и идет: мы что то делаем, мама рушит. * * * Однажды я сказал одной маме: «Я не волнуюсь за здоровье вашего ребенка. Чего я правда боюсь – это что она станет похожей на вас. Смотрите: она улыбается, вы нет. Я боюсь, что вы заберете у нее улыбку». А мама мне сказала: «Я все понимаю. Я не могу остановиться». * * * Любовь, страх, совесть. Все очень просто: они перекладывают на детей свой смысл жизни. Очень трудно заставить их говорить о себе: они говорят о своих детях. Идея построить и прожить чужую жизнь обречена на неудачу. * * * Почему? Так тоже можно. Спокойно можно воспитать ребенка неумеху, держать его при себе до свадьбы, да и потом, владеть им до смерти, да и после. Здесь так близко к исполнению любовной идеи: ты меня не переживешь. Можно. А аллергия – чепуха. До свиданья, доктор. Вы нам не помогли. * * * Я обращаюсь к детям… * * * На кухне у Строгой Учительницы и Братца Вайнера. ^ Знаешь, Братец Гримм, я тоже однажды придумал сказку. Как то один кусочек хлеба (отрезает ломоть) был сверху намазан маслом… (Намазывает свой кусок). А пото о ом… (лезет в холодильник) на них сверху легла колбаса (отрезает кусок колбасы, кладет сверху). И я их съел! (Жуя) И я так думаю: моя сказка – самая лучшая. В начале ее все разобщены, а в конце происходит полная и счастливая интеграция всех ресурсов на благо главного героя. (Хлопает себя по животу. Доволен). ^ Ой, подождал бы обеда. А у меня, знаешь, никак не идет из головы то, о чем ты рассказывал: нет мам. Как же так, в сказках нет мам… У меня все время это крутится в голове… ^ Я тебе расскажу, почему тебя это беспокоит. Ты везде хочешь просунуть свой нос. Вот пап в сказках сколько угодно. Тут тебе и мудрый король… ^ И глупый король… Братец Вайнер. И глупый король – но король! Вообще мужских героев гораздо больше, чем женских. А почему? ^ Болтаете вы больше – вот почему. Братец Вайнер. Возможно. Но главный символ – вдумайся, женщина! – это то, что мужчина символизирует дух, поиск новых путей и вообще мир возвышенного. Мать – это материя. Земля – это мать. Она рождает и кормит, а уж потом за дело берется мужчина, который берет ребенка из низов и выводит на уровень духа. ^ Ой, болту у ун… Братец Гримм (учительнице). Смотри, ведь в сказках на самом деле очень много мам. Каждая мачеха – это неправильно понятая мама. Это та ее сторона, которая оставляет, требует и наказывает. Эту сторону ребенок может отделять и как бы выкидывать. То ли потому, что он не может справиться с амбивалентностью, с тем, что самое лучшее одновременно является самым худшим. А может быть, в него слишком твердо внедряется постулат, что маму нужно любить. И вот на виду остается любящая прекрасная мама, а все злостные ее черты выбрасываются и конденсируются в образы абсолютно злых существ типа ведьм и мачех. И растерзать или сжечь их в конце сказки тоже становится приятным занятием… ^ Знаешь, мне твои теории обычно кажутся какими то… подрывными. Как будто ты специально их придумываешь, чтобы разрушить что нибудь… Ту же любовь или семью, и даже самообманы – такие свои, приятные, и хранящие нас, кстати. Вот и с мамами – я сама об этом думала, не теми словами, но когда у меня вертелось в голове: «почему нет мам?» да «почему нет мам?», то я думала и об этом тоже, но мне только становится плохо от таких мыслей. Будто моя дочка тайно меня ненавидит или будто я где то храню обиды на своих родителей. Есть вещи, мне кажется, которые не нужно открывать. Так нас создал Бог – и все. А ты все время пытаешься зацепить какую то боль и вытащить ее наружу, и разрушить то, что ведь прекрасно работает, в конце концов, и тебя так воспитали, и нас, – а ведь взамен ты ничего не предлагаешь. Или предлагаешь? Я просто не понимаю. ^ Ты правда хочешь, чтобы я ответил? Строгая учительница. Да, конечно. Братец Гримм. Смотри, когда я начал учиться психотерапии, я быстро заметил, что психотерапевты просто помешаны на том, чтобы что нибудь изменить. То есть вот такое общее устремление: лишь бы что нибудь в человеке поменялось. И я стал думать: неужели я настолько хочу что то изменить – в окружающем мире, в других, в себе – и если да, то что? Постепенно я понял, почему я занялся этим. Я стал занимаься изменениями, потому что на самом деле думаю, что в основе все неизменно. Ни мир, ни человеческий характер фун даментально изменить нельзя, и поэтому спокойно можно производить маленькие улучшения. ^ А, так ты косметолог? Братец Гримм. Вроде того. Если говорить про нашу психику, то самые радикальные перемены, к которым может привести моя работа, все равно лежат внутри границ и возможностей нормальной человеческой души. Я не верю, что можно что то сильно поменять. Но капельку улучшить, мне кажется, можно. Понятно? ^ Почему ж нет? Понятно. Но… Братец Гримм. Сейчас. Конкретнее про мам: на одной стадии мы разделяем целое на приятное и неприятное, потом этого неприятного неадекватно боимся, не знаем, что с ним делать, и считаем, что мир вообще зол и плох, если он такие ужасы породил ни за что ни про что. На другой стадии – и она обязательно наступает – мы понимаем, что и хорошая, и плохая мама – это одна и та же мама, мы признаем в родной маме мачеху, мы познаем двойственность любви. Даже если мы изо всех сил прячем голову в песок, это все равно происходит, если мы хотим жить, любить и общаться. И это само по себе очень много; возможно, это самая существенная часть мудрости. Но такое понимание в определенном плане лишает нас тех сильных эмоций, к которым мы привыкли, и кроме того, сильно уменьшает прежнюю мотивацию что то делать, основанную на избегании того, что плохо, и стремлении к тому, что хорошо. И мы обычно не даем этим понятиям «хорошо» «плохо» особенно долго залеживаться без дела. Мы проецируем их дальше, находим новое «хорошо», а это опять дает и кучу эмоций, и энергию для борьбы, и новые страхи и иллюзии. И опять мы медленно продираемся к новой целостности. И так много раз за жизнь, хотя все же, наверное, на разных уровнях. Но цикл повторяется: туда сюда. Если, конечно, не выбиться в святые. Молчание. Можно совсем красиво сказать, что мы движемся от одной половинки к двум половинкам, а от двух половинок – к одному целому. ^ Только когда до него доберешься… Братец Вайнер. Давайте после обеда. Строгая учительница. Ой, что же я! Суп… |
Похожие:
 | Дмитрий Соколов. «Сказки и Сказкотерапия» Предисловие Те сказки, которые используются в реальной психотерапевтической работе, на бумагу, как правило, не ложатся, и чужому уху непонятны... | | Дмитрий Соколов "Сказки и сказкотерапия" Всем людям в городе он запретил носить голубую одежду и есть из голубой посуды. Он отобрал у них все голубые флажки и игрушки. За... |
| Сказка о милостивой судьбе Сказки и сказкотерапия. — М.: Изд-во эксмо-пресс, 2001.— 304 с. (Серия «Как стать психологом») |  | Дмитрий Наркисович Мамин Сибиряк Алёнушкины сказки «Д. Н. Мамин Сибиряк. Алёнушкины сказки / Художник М. Басалыга»: Мастацкая лiтаратура; Минск; 1979 |
| Творческая работа по мотивам сказки (дописывание, переписывание, работа со сказкой) Сказкотерапия метод, использующий сказочную форму для интеграции личности, развития творческих способностей, расширение сознания,... | | Дмитрий Соколов «Ступени оракула» Три стадии признания научной истины: первая – «это абсурд», вторая – «в этом что-то есть», третья – «это общеизвестно» |
| Сказки А. С. Пушкина Подготовить анализ двух («Сказки о царе Салтане» и «Сказки о рыбаке и рыбке») по плану занятия | | Сказкотерапия или овеяние мифом Однако, сама душа сказки, ее тайный замысел со временем стал еще сильнее и, кажется, с каждым днем все насущнее и насущнее дает о... |
 | Дмитрий Юрьевич Соколов Психогенные грибы «Аленка в Вообразилии». Или «Аля в Удивляндии». Или «Алька в Чепухании». Ну уж, на худой конец: «Алиска в Расчудесии». Но стоило... | | Гауф Сказки «Гауф В. Сказки» «Гауф В. Сказки»: Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература»; Москва; 1992 |